— Подожди немного, — издевался Престон дальше. — Скоро я тоже самое сделаю и с тобой, цыганочка.
Я открыла рот, но не смогла сказать ни слова. Я не могла говорить, не могла кричать, даже не могла дышать. Всё только просто болело. Каждая клеточка, каждый нерв, каждый разрушенный, кровоточащий кусочек моего разбитого сердца.
В отчаянии я повернулась к Метис и стала искать в её лице утешение или подтверждение. Вместо этого я нашла вину. Иногда, если воспоминание было достаточно ясным, если чувство было достаточно сильным, мне не нужно было касаться предмета или человека, чтобы воспринять волны. В зелёных глазах профессора стояло чувство вины, и всё её тело излучало вину, как солнце излучает тепло.
— Вы знали, что мою маму убили, — прошептала я. — Всё это время вы знали об этом.
— Гвен…, - начала Метис и сделала один шаг в мою сторону.
Я развернулась и побежала из тюрьмы, но я даже ещё не достигла двери, как моих ушей достиг насмешливый смех Престона.
Я выбежала из тюрьмы наверх по ступенькам. Каким-то образом все двери открывались, как только я дотрагивалась до них, хотя я никогда не знала об этом магическом фокусе. Но, может быть, Метис просто не закрыла их за собой. Во всяком случае, я выскочила из здания на холод. Потом я побежала дальше, в отчаянии, стараясь как можно дальше удалиться от Престона, и от тех страшных вещей, которые девушка-жнец с его помощью причинила моей маме. Они в тот вечер последовали за ней с работы домой. Они подстроили аварию. Они убили ее. Они забрали ее у меня. А не какой-то пьяный водитель. Гроб на ее похоронах был закрыт, потому что ее убила девушка-жнец, а бабушка Фрост не хотела, чтобы я увидела маму такой. Бабушка. Она должна была знать об убийстве моей мамы, также как и профессор Метис. В начале, когда я начала учиться в академии, я снова и снова спрашивала бабушку, почему она отправила меня сюда. Я думала, это имело что-то общее с непредсказуемостью, которую вызывала моя магия. Но теперь я знала настоящую причину: жнецы убили мою маму, а Метис и бабушка боялись, что они сделают со мной то же самое. Значит, они отправили меня в Мифическую Академию, чтобы Метис могла приглядывать за мной. Они думали, я буду на территории кампуса в безопасности. Они думали, что магия, которая защищает это место, защитит и меня. Они просто не осознавали, какие опасности подстерегают меня в академии.
Но как бы сильно я не пыталась, как бы быстро не передвигала ногами, невозможно убежать от этих воспоминаний, потому что теперь они были и моими воспоминаниями. Я не могла заставить их исчезнуть, и забыть их я тоже не могла — никогда. Моя психометрия не допустит этого. Впервые я ощутила мой цыганский дар, как проклятие.
Я точно не помню как, но, в конце концов, я оказалась в библиотеке древностей. На первом этаже суетились ученики и сотрудники и образовывали группы вокруг столов и стойки для выдачи книг. Я держалась задней стены и пробежала мимо них, точно так же, как мимо книжных шкафов и витрин, заполненных артефактами. Но на этот раз, я была рада тому, что другие не обращали на меня внимание. Я не хотела, чтобы они сплетничали по ночам и писали обо мне сообщения по мобильным телефонам. Я перестала бежать лишь тогда, когда забежала по лестнице на второй этаж, где на открытой галерее по кругу стояли статуи всех Богов и Богинь. Здесь наверху никого не было, и тишина опустилась на мое лицо как одеяло и душила меня. Или, может быть, я не могла дышать, потому что бежала так отчаянно. В конце концов, мои шаги замедлились, чтобы замереть перед статуей Ники. Греческая Богиня победы возвышалась, как и другие статуи на десять метров в высоту. Ее крылья из перьев возвышались над плечами, а ее гордый взгляд был на что-то направлен, что могла видеть только она.
— Почему? — прошептала я. — Почему они убили мою маму?
Лицо Ники оставалось холодным. Я не знала, почему пришла сюда, чего я ожидала, но в этот момент горе взяло надо мной верх и потянуло меня вниз, так что я больше не могла сделать ни шага. Я свернулась калачиком у ног статуи и заплакала.
Я не знаю, как долго я плакала. Зловещая, непроницаемая тишина второго этажа поглощала мои рыдания. Но в какой-то момент я была более утомленной, чем когда-либо, и заснула прямо там в библиотеке. Когда я проснулась, то почувствовала, что мое тело одеревенело от лежания на твердом полу, и все болело. Мои глаза покрылись коркой из-за высохших слез, и я чувствовала себя… просто больной от того, что увидела в душе Престона. Его ужасные, кошмарные воспоминания об убийстве моей мамы. У меня ушло около двух минут на то, чтобы понять, что статуя исчезла. Я упала к ногам Ники в плачевном состоянии, но теперь на том месте, где обычно стояла статуя, был лишь воздух. Я вскочила и огляделась, но все другие статуи все еще стояли в галерее на своих местах и смотрели в том же направлении, вниз на первый этаж библиотеки древностей. Не хватало только Ники. Я отошла на несколько шагов от ее пьедестала.
— Привет, Гвендолин, — окликнул меня нежный голос.
Каким-то образом мне удалось не закричать слишком громко. Вместо этого, я медленно повернулась и увидела ее, Нику. Она выглядела точно так же, как при нашей прошлой встрече в ту ночь, когда Жасмин пыталась убить меня в библиотеке.
Ника, может быть, и была греческой богиней победы, но кроме этого, она была еще и самой красивой женщиной, которую я когда-либо видела. Ее волосы спадали на плечи, а мягкие коричневые локоны блестели, как темная бронза. Элегантная мантия из сиреневой ткани обволакивала ее тело как вода, в то время как вокруг талии был обвязан тонкий, серебряный пояс. Пояс сочетался с короной из серебряных листьев, которая обвивалась вокруг ее головы — лавры, символ победы. Мягкие крылья из перьев росли из спины Богини. Из-за них казалось, что она взлетит вверх в любой момент. Ника действительно выглядела очень хорошо, но то, что делало ее такой изумительной, было чистое могущество, которое исходило из нее — холодная, красивая и, в то же время, грозная.